Снести, воссоздать, перестроить: специалисты обсуждают, что делать со зданиями в историческом центре, чтобы все были довольны
В Петербурге более 20 тысяч архитектурных объектов, требующих сбережения и сохранения. Статус памятника нередко только осложняет эту задачу — к ним просто боятся подступиться или опасаются протестов. В итоге пока в вечном треугольнике «бизнес-власть-горожане» полыхают конфликты, знаковые здания тихо разрушаются за зеленой сеткой.
Как спасти центр Петербурга от разрушения и одновременно от нежелательного строительства — обсудили на круглом столе, организованном при поддержке Фонда содействия восстановлению объектов истории и культуры Петербурга. Первая встреча состоялась на Петербургском международном экономическом форуме летом 2022 года, и сейчас архитекторы, представители общественности и эксперты по истории города продолжают налаживать диалог.
Юридическая ловушка
Петербуржцы все больше хотят участвовать в обсуждении градостроительных решений, но принимать их все-таки должны профессионалы — так считают в архитектурном сообществе. А вот жители и общественники считают наоборот.
Ставка на то, что юридическое регулирование градостроительных вопросов позволит решить все проблемы развития города и охраны памятников, не оправдалась, считает Александр Кицула, вице-президент Союза архитекторов Санкт-Петербурга, профессор Международной академии архитектуры. Даже четкое выполнение требований 820-го закона и правил землепользования и застройки, регулирующих проектирование и строительство не только в зонах охраны, но и за их пределами, не является гарантией удачных архитектурных и градостроительных решений.
— Каждый случай в этой ситуации требует некоего личностного решения, и я в этом практически уверен — пришло время сделать несколько шагов назад, — пояснил Кицула. — Да, всю эту юридическую работу не повернуть назад, но подкорректировать ее в правильную сторону можно. Все-таки все, что «по больному» и затрагивает город и людей, должно окончательно решаться не на основании абстрактных положений и не людьми с образованием юриста или госслужащего, а профессионалами с художественным образованием, градостроительным, архитектурным. Нужен некий совет профессионалов, подконтрольный, например, КГА, или же более сложная процедура принятия этих решений. Здесь будут и свои проблемы, например коррупционный вопрос, ведь перевод в юридическую плоскость проходил как раз под флагом снятия личной заинтересованности. Но в итоге мы попали в юридическую ловушку. Я сам сталкивался с тем, что в центре или рядом есть архитектурные решения, которые позволили бы качественно улучшить среду, не причиняя вреда памятникам первого и второго уровня, но прописанные нормативы 820-го закона этого сделать просто не позволяют. Потому должна быть сложная комплексная оценка — как вариант, проведение конкурса на любой объект должно проходить в центре, но это уже другой вопрос.
Касаемо документов, хотелось бы сделать их короче, проще, яснее. Также есть ряд очевидных моментов, которые, по мнению Кицулы, надо прописать как дополнения в этих документах. Например, запрет на мансарды.
— Петербург — не мансардный город, все имеющиеся мансарды надстроены при царях и при большевиках, — продолжил он. — Но современная надстройка над зданиями середины XVIII — начала XIX века и над сталинками просто «выбешивает», она должна быть запрещена просто потому, что мансарды невозможны по художественной логике этих зданий, они им противопоказаны.
А жители — против
Ситуация с застройкой лакун — пустот в городе — должна решаться более широким кругом, нежели только профессионалами, а именно — жителями, градозащитниками, депутатами, но у каждой стороны разные интересы, считают общественники, приводя в пример историю со сквером у музея Достоевского.
— Когда мы начали заниматься реконструкцией и благоустройством сквера у музея Достоевского, который сейчас представляет собой вполне благоустроенную зону с деревьями, из многостороннего диалога сразу выпали жители, — пояснил градозащитник Ярослав Костров. — С ними никто не общался, они не знали, что где-то проходят советы и обсуждения. При начале любого проекта нужно исследовать мнения жителей, изучать их оценку этого проекта. Это важно, ведь даже 10 протестующих создадут проблемы любой стройке — они будут просто ложиться под ковши экскаваторов, и все.
— Люди всегда будут против строительства на любом участке в центре, — говорит журналист Дмитрий Ратников. — Даже случаи стопроцентного воссоздания, типа Рождественского храма на Песках, порождали необъективные обвинения в том, что там якобы застраивают сквер. Тем не менее изучение мнения жителей должно быть одним из аргументов за или против строительства, но никак не основным. Если мы будем полагаться только на мнение людей, в принципе будет невозможно построить ни одного объекта ни в центре, ни в спальном районе.
Собирать и аккумулировать народное мнение могли бы общественные организации, и это нужно делать. Как отметил Александр Кононов, градозащитник, кандидат исторических наук, сегодня уже четко видно, что реальных официальных процедур, серьезно учитывающих мнение жителей, в городе фактически не осталось, также фактически утрачен механизм общественных слушаний.
— Последний раз такая условная возможность высказаться была в рамках обсуждения Генплана, но в течение всего семи дней, и то для тех, кто успел узнать, что это обсуждение вообще происходит, а потом скачать, изучить его, изложить и направить свои предложения, — добавил он. — И это не говоря о том, что по частным проектам для жителей уже нет никакой обратной связи. И 90% опыта таких общественных объединений, как, например, «Центральный район за комфортную среду», «Живой город», ВООПиК, — это именно работа с инициативой от людей, которые просят вмешаться. В 99% случаев люди к нам обращаются с просьбой: мол, тут какая-то стройка, посмотрите документы, а то мы не очень понимаем, и подскажите, куда и как эффективнее обратиться по этим вопросам?
Член попечительского совета Фонда содействия восстановлению объектов истории и культуры Петербурга Анна Хмелева отметила, что в любом случае с жителями надо работать, но нужен единый инструмент, чтобы множество частных мнений свести воедино и донести до принимающих решения.
— Мне кажется, проблема намного глубже, — добавил вице-президент Союза архитекторов, заслуженный архитектор Михаил Мамошин. — Было бы хорошо определить зоны в центре, которые бы взял под охрану и вел бы отдельный круг людей, тогда бы мы не отвлекали главных архитекторов от объектов в условном Купчино. А ведь я, кстати, не слышал, чтобы градозащитное сообщество шумело бы в Купчино, его волнует именно центр, значит, там есть проблемы. Второе: кажется, мы сегодня живем в разных парадигмах. Градозащитное сообщество состоит из историков, гуманитариев, исповедующих ценности традиционной архитектуры. А мы, архитекторы, получили свое образование с точки зрения ценности исторической преемственности, и это надо учитывать.
Сохранять или воссоздавать?
Главный вопрос: почему какие-то здания в центре стоит сохранять и восстанавливать, а другие нет, и как это определить? По словам Анны Хмелевой, наблюдатели видят причину в отсутствии системного подхода. Где-то можно не воссоздавать, а сохранить то, что пока есть, а при другом подходе можно делать и то, и то.
Но иногда проценты утраты таковы, что при восстановлении объекта получается практически новодел. Или же воссоздание возможно только с некоторыми отступлениями от оригинала.
— К началу нашей работы на Киновии Александро-Невской лавры от нее сохранилась минимум половина, — говорит Хмелева. — Так что этот объект ближе к термину «воссоздание». А вот на другой стороне набережной, на проспекте Обуховской Обороны, есть храм Всех скорбящих радость. Церковь в свое время была взорвана, и то, что там сегодня, — новодел от первого до последнего камня, но на этом объекте применили практически утраченную технику школы микромозаики, которая там была. Неужели в таком случае не нужно было ее воссоздавать? Как не нужно воссоздавать, например, Спас на Сенной, Борисоглебскую церковь? Мы рады, что нам позволили начать воссоздавать храм Бориса и Глеба на Синопской набережной с небольшим смещением от изначального места, наш объект захватит историческую площадку только на 60%. Строительство же жестко в рамках пятна вызвало бы сложности вплоть до перестройки набережной и рытья тоннелей, и тогда храм не появился бы никогда.
Вернуть утраченные доминанты или хотя бы напомнить о знаковых объектах теоретически можно было бы световыми проекциями за счет системы светильников на месте объекта или 3Д-проекциями. Но технические возможности города пока не позволяют это сделать.
— Мы хотели сделать такую проекцию с колокольней Смольного собора, — говорит Анна Хмелева. — Но в итоге сделали ее из дронов, так как это оказалось единственной возможностью. Я также надеюсь, что город подключится к созданию системы экскурсий дополненной реальности, когда, гуляя по городу с телефоном, можно увидеть, например, Знаменскую церковь на площади Восстания и другие утраченные объекты.
Говоря о восстановлении, Михаил Мамошин вернулся к примеру в Кузнечном. Во-первых, это все же не лакуна, а место утраченного дома. У нас нет законодательства, требующего возродить утраченный дом на этом месте. По словам архитектора, лакуны, как правило, оставались от усадебной застройки, промышленных территорий, плацев — это открытые пространства, которые никогда не были закрыты. А должна быть задача именно восстановить утраченный дом. Вторая проблема на сегодня, которую отметил он, — центр Петербурга просто не нуждается в дополнительной архитектуре.
— У нас в городе есть огромный ресурс нереализованных идей, — пояснил Мамошин. — Наработано столько качественного материала от конкурсов 2000-х, нулевых, 2010-х до 2017 года — хоть сегодня бери и реализуй, это настоящий банк идей. У нас много и того, что нужно вернуть и воссоздать. Но надо понять, в какой ментальной парадигме отношения к историческим ценностям мы живем. Мы сейчас где-то посередине между западной и восточной парадигмами. По западной логике, надо было бы оставить руины Царского Села с установкой на них табличек, по восточной же допускается бесконечное копирование оригинала. У нас пройден определенный этап, появились защитные документы по линии ЮНЕСКО, и мы должны двигаться дальше. Сложился опыт диалога профсообщества и жителей, но нужна общая идея, чтобы это все превратилось в рабочий механизм.
— У нас объектов, требующих обязательного восстановления, есть на 10 лет вперед, — подтверждает Александр Кононов. — Таких, где среда потерпела ущерб от их отсутствия, всего 10–15, воссоздали мы за последние 10 лет меньше десятка. А вот объектов, требующих сбережения и сохранения в городе тысяч 20, а утратили мы уже несколько сотен. Так что мы как градозащитники вынуждены бросить все свои силы, чтоб не увеличивать этот объем утрат. Мы за какой-то определенный заинтересованный фонд, который возьмет это на себя.
— Несколько лет назад мы составили список аварийных зданий, требующих сохранения, в центре и за его пределами, — говорит Юлия Минутина-Лобанова, координатор движения «Живой город». — Он постоянно корректируется, где-то-ситуация закончилась благополучно, как у дома Целибеева у Технологического института, где-то речь шла о сносе, и потом появлялась возможность сохранить, а где-то, как в Пробирной палате на Казанской, наоборот, ситуация стала хуже. Тем не менее не очень понятно, что с этим списком делать дальше, без внимания он будет только расти. Ответа, как выводить эти дома из плачевного состояния, пока тоже нет. Есть здания, где собственник уже откровенно ждет, когда оно само развалится. Иногда статус памятника может, скорее, мешать, потому что с непамятником проще — нужно меньше денег, проще разработать проект и проще его согласовать. А свернутая теперь программа «Молодежи — доступное жилье», которая подразумевала приведение аварийных зданий в порядок, показала, что непамятник реально вывести почти из любого состояния и дать ему жизнь. Или взять дома на Тележной улице — уже 15 лет говорят, что они упадут, но они все не падают, а потом приходит человек, который говорит, что их реально привести в человеческое состояние, и действительно это делает. Это положительный пример вложения частных средств с удовлетворительным результатом. Другой вопрос — здание нужно сначала сохранить, а потом уже думать о деньгах.
Александр Кицула согласился с возможностью штучно выносить проекты, улучшающие среду в центре, на конкурс или совет или на рассмотрение авторитетной комиссии, которая проведет все архитектурно-градостроительные мероприятия по определенной процедуре.
Сложные места
Кроме сохранения и восстановления зданий, перед центром стоит ряд других проблем, которые губят его изнутри. Градозащитник Олег Мухин считает, например, настоящим злом студии и апартаменты в старых домах центра.
— Это массовое явление, когда таким образом преобразовывают здание, что дальше с ним уже ничего никогда не сделать. Каждый кусочек по 10–15 метров продается, и там, как в Апраксином дворе, получается миллион собственников.
Огромнейшей проблемой исторического центра Александр Кицула считает периметральные новостройки (и это не башня «Газпрома», которую, как и Никольские ряды, эксперт отнес к относительно удачным примерам для города).
— Угроза — это ужасная многоэтажная застройка по кольцевой магистрали, которая будет вылезать в совершенно непредсказуемых местах, — пояснил он. — Как здание около Смольного, как «Монблан», как башня в створе Невы слева от Смольного — это действительно градостроительные катастрофы. И я бы посоветовал градозащитникам составить список объектов, ликвидация которых должна рассматриваться в первую очередь с точки зрения воссоздания градостроительной среды. Объектов, которые отрицательно сказались на среде, немного, но нужно убрать те, что действительно все портят. Единственный способ такого демонтажа — выкупить в будущем такие объекты в госсобственность и снести.
— Вы не поверите, но такой список есть, — ответил Александр Кононов. — 77 объектов попали в 830-й закон как диссонирующие — вы бы знали, какие проклятия от авторов этих работ мы слышали!
Михаил Мамошин назвал самыми сложными местами в городе границы разных зон застройки. Например, на Московском проспекте сделана подобная зона в 100 метров с переменной высотностью, но пока принято решение рассматривать такие участки отдельно.
— Что касается потерь, то самая главная, на мой взгляд, это невозможность «трилистника», — пояснил он. — В советское время Гороховая улица переходила в Бухарестскую на одной оси, Новоизмайловский проспект — в Измайловский. Мы потеряли уникальный сюжет с расхождением улиц лучами, придуманный архитекторами, упустили эту возможность.
По словам Мамошина, проблема аутентичности распространяется и на новые районы, где стоит особенно остро.
— В городе с богатейшей историей конструктивизма, в том числе и симметричного, с уникальным наследием на сегодня в новостройках происходит страшная вещь — какая-то мимикрия из журналов, компиляция из уже увиденного. Ну и сказывается «гениальное» правовое достижение, позволяющее строителям обойтись без архитекторов. В результате появились такие объекты, как «Монблан». Считаю, что сегодня надо вносить идентичные вещи и в «ленинградскую» часть города.
— Вы бы оставили в покое наши спальные районы, мы там очень хорошо живем, — возразил Мамошину Михаил Золотоносов, архитектурный критик. — Сейчас по ним пройдется реновация территорий, где хотят строить многоэтажные «человейники». Неужели это и есть развитие города: снести старое и поставить новое для тех, у кого больше денег и необычайно коррупционный потенциал? Что такое развитие города, это все время строить и строить? Но если жители всегда и везде против, может, тогда не надо строить? Стройте в Купчино, хоть модерн, хоть постмодерн, воспроизводите любые формы, стили. Не нужно в центре осмысливать каждый клочок, чем бы его заставить.
Как охранять центр
В результате пертурбаций середины нулевых годов КГИОП, моральной обязанностью которого раньше было сохранение памятников, теперь следит за соблюдением законодательства об охране этих памятников, отметил Александр Кицула. Все ввиду того, что количество специалистов снижается, профессиональные историки и архитекторы вымываются из организации и заменяются госслужащими и людьми с юридическим образованием.
— Петербург — памятник градостроительного искусства по ландшафту и площади, — пояснил эксперт. — Поэтому первый предмет охраны — это планировочная структура и градообразующие объекты. В этом плане воссоздание утраченных градообразующих объектов имеет место и даже желательно. Второе — охранять фоновую застройку тоже надо. Ее не назовешь безвкусной, хоть там нередко архитектура не первого уровня, но она ценна по своим масштабным и пропорциональным характеристикам, потому что создает среду и работает вместе с градообразующими объектами. Поэтому допустимо строительство так называемых «утраченных новоделов». При этом у нас полно памятников, где надо охранять не только внешний вид и пропорции, но и подлинность материала — перекрытий, штукатурки. Получается разноуровневый характер охраняемых объектов: должны быть памятники, где охраняется буквально все, и памятники, где под охраной их архитектурная составляющая.
— Строительные группы будут хотеть и будут дальше строить в центре, пока у них такая возможность будет, и они не будут смотреть на исторические здания, — продолжил Ярослав Костров. — Но если ввести мораторий на стройку в центре хотя бы на несколько лет, то деньги же надо будет где-то «крутить», и инвесторы могут обратить свои взоры к этим зданиям, к их восстановлению, реконструкции. Да, там не будет 300% прибыли, но какая-то будет — и это мне кажется единственным выходом.
— Инвестор, знающий, что ему придется вложить деньги именно в восстановление здания, заинтересован сделать это как можно скорее, ведь чем дольше здание стоит законсервированным, тем больше придется восстанавливать, — добавила Юлия Минутина-Лобанова.
— У нас центр разделен на несколько зон охраны, в охраняемом федеральным законом ядре стройка запрещена, — рассказал Александр Кононов. — И что мы видим в этой зоне уже 14 лет? Там прекратились градостроительные конфликты. Нет постоянных столкновений властей, жителей, инвесторов, разве что локальные вспышки из-за тех же мансард. Второе — эта территория прекрасно развивается и без нового строительства. Люди, если покупают историческое здание, они его ремонтируют, но не сносят. Появляются кафе, новые общественные пространства. Дальше переходим границу в зону регулируемой застройки — и все, здесь постоянные конфликты и столкновения градозащитников, жителей, властей и застройщиков. Кроме того — постоянные попытки найти лазейку, чтобы можно было снести и даже при обязательном восстановлении все равно сделать чуть повыше или восстановить не полностью.
Брать и делать
Александр Кононов поддержал идею про конкурсы на лакуны — так как таких мест в центре почти не осталось, но периодически городу бывает нужна социальная единица, как больничный корпус например. Но стоило бы начинать подобную частную стройку примерно за Обводным каналом.
Александр Кицула вообще считает, что роль государства в новых районах должна быть значительно больше, что частном инвестору город должен продавать готовые участки с проектами планировки и межевания, с подведенными сетями. Город за свои деньги должен делать то, что раньше называлось проектами детальной планировки для квартальной застройки, то есть уже нарезанные кварталы со сформированным градостроительным решением. Застройщику же остается только нанять архитектора. А пока же о градостроении как искусстве разговаривать невозможно.
Эксперт предложил составить список таких площадках с «незавершенной средой», в основном на периферии центра, которые требуют ансамблевого подхода, где его можно и нужно применить. Такие места и могут быть потенциальными темами для городских конкурсов, которые могли бы организовать в Союзе архитекторов.
— Чем больше мы общаемся со всеми участниками градостроительного процесса, тем больше к нам приходит запросов по воссозданию целого ряда объектов, особенно по Спасу на Сенной, а еще Путиловскому храму, Монастырскому острову, работу с которыми мы будем обсуждать. Но нам бы тоже хотелось помощи и консультаций относительно приоритетов, очередности работы с ними, — подытожила Анна Хмелева.
— Чтобы двигаться дальше, надо сломать парадигму, — подытожил Михаил Мамошин. — Мы должны действовать консолидировано. Нужна площадка для диалога градозащитников и архитекторов, а не «стенка на стенку». Ведь почему у большей части архитектурного сообщества есть негатив к градозащитному? Потому что такое же отношение есть и с обратной стороны. Так что пусть этот начавшийся диалог будет шагом для создания правил игры на долгие годы.
Анна Романова, «Фонтанка.ру»
—
