С чего начинается инклюзия?
Во времена «советской школы» официального понятия «инклюзия» не было. Но она реально существовала: в специальных условиях обучались дети с разными образовательными потребностями. Сейчас, закрепленное в законе об образовании инклюзивное образование сталкивается с неприятием и даже агрессией со стороны родителей и педагогов, не знающих, как действовать в новых для них условиях. Родители «особых детей» вынуждены отстаивать свои права, а педагоги — свои. Об этом мы побеседовали с научным сотрудником лаборатории возрастной психофизиологии и диагностики развития ФГБНУ «Институт возрастной физиологии Российской академии образования» Татьяной Волковой.
Вы работали в инклюзивном образовательном учреждении и начало вашей работы пришлось на нелёгкий период конца 90-х – начала 2000-х. С какими проблемами вам пришлось столкнуться и как они решались?
В тот период у нас еще не было такого понятия как инклюзия, я работала педагогом в так называемой «логопедической группе», затем в коррекционном классе, и учреждения тогда делились по видам. Так, сначала наше учреждение называлось «комбинированного вида», затем «компенсирующего». Но за всеми этими формальными названиями и была работа с совершено разными детьми, как сейчас мы говорим, и нормотипичными, и особыми, находящимися вместе. То есть, на самом деле, это и была настоящая инклюзия, хоть официально и не заявленная, и по сути это был инклюзивной класс, так как дети были в нем и с разными логопедическими диагнозами, и с таким пространным диагнозом как ЗПР, в который мог входить микс различных диагнозов.
И весь парадокс как раз и заключается в том, что благодаря сохранившимся на тот момент еще советским традициям коррекционной педагогики в системе образования, несмотря на сложную социально-экономическую ситуацию в стране, условия для детей и педагогов были адекватные и, пусть, скромные, но вполне комфортные, органичные. И, главное, каждому ребёнку могло быть уделено должное внимание. Потому что в коррекционной группе/классе по норме приходилось не больше 12 детей и трое взрослых (воспитатель, логопед, няня-помощник воспитателя), и это правильно.
К тому же учреждение, в котором я работала, представляло собой учебно –воспитательный комплекс «Начальная школа – детский сад», дети из детского сада плавно переходили в начальную школу в тех же самых стенах, в привычном окружении, сохраняя тем самым психологический комфорт. Убеждена, что такая адекватная образовательная среда, безусловно, влияла на тот факт, что с детьми и родителями не было тех проблем неприятия особых детей, о которых сейчас приходится слышать очень часто.
В вашем блоге в Фейсбуке практически друг за другом идут два поста о фильмах про особых детей. В одном – «Изгой» рассказывается о неприятии особого ребенка одноклассниками, в другом- «Временные трудности», в принципе, о том же – о неготовности общества принять «других» людей, о недоступности социальных институтов, среды. Оба фильма основаны на реальных историях. В нашем обществе все действительно так плохо?
Что с эмпатией и духовно-нравственными ориентирами в нашем обществе??…этим вопросом я очень часто задаюсь! Сейчас остро не хватает реальной работы с семьями – с обществом. Дикое убийство 20-летнего Дмитрия Рудакова группой подростков в г. Березовском это явно показало… Мои посты были острой, даже болезненной, реакцией на случившуюся трагедию, которая, к сожалению, не единична.
Фильмы, затрагивающие темы «особых детей», конечно, мне интересны, но данные фильмы получились с абсолютно разными посылами.
Цель фильма «Временные трудности» по заявлению его создателей – привлечь внимание к людям с особенностями развития.
Но с точки зрения поддержки «особых» людей данный фильм абсолютно некорректный, но, если его рассматривать с точки зрения освещения наших реалий, неготовности общества к принятию и толерантности, в которых родителям приходится или изолировать детей, или как в фильме, «чинить» ребенка, чтобы он подстроился в общество (а не общество перестроило свое сознание, как и должно быть), вписался в «норму» и не был изгоем – тогда да, фильм верный. Какое общество, такие и методы и такая искаженная инклюзия.
«Изгой» — фильм о травле в школе и неприятии особых детей обществом…и об эмпатии. Но все же в нем не «чинят ребенка», а за него заступается одноклассник, чтобы и донести в мир мысль о бережном отношении друг к другу, помощи и поддержке, какими бы разными мы не были, но живем мы рядом с друг другом.
После всех ужасов Второй мировой войны и осмысления человечеством нацистских преступлений с 1948 года в Декларации о правах человека и во всех конституциях прямо и просто написано: достоинство присуще всем членам человеческой семьи.
Среди моих друзей ведь не только коллеги по профессиональному цеху, но например, много врачей, умных и тонких, но не знающих, не понимающих, о чем я говорю, рассуждая и призывая к инклюзии. В ответ я слышу порой: «Они (дети/ взрослые) же агрессивны». Очень грустно. Это все и говорит о готовности/неготовности общества, желанию/нежеланию к принятию реальности.
Но ведь школа – это проекция жизни… Сейчас много говорят об инклюзии в школе. Согласно закону об образовании каждая школа обязана принять любого ребенка с особенностями развития или интеллекта. Хорошо, если в школе созданы условия, не только пандусы и туалеты, но и вся среда готова к приятию «особого» ребенка. А если нет? И ведь чаще бывает, что «нет», чем «да».
В 2017 году вышла весьма резонансная статья известного российского психолога, дефектолога, доктора психологических наук, профессора, действительного члена АПН СССР и РАО. В.И. Лубовского «Инклюзия — тупиковый путь для обучения детей с ограниченными возможностями», которая как раз и поднимает и вскрывает эти наболевшие вопросы.
В своей статье Владимир Иванович говорит о том, что «развернувшаяся в последние годы интеграция детей с ограниченными возможностями в образовательные учреждения общего назначения, особенно в форме инклюзии, прямо противоположна такому важному принципу педагогики, как достижение максимально возможной индивидуализации обучения и игнорирует закономерности психической деятельности детей с ограниченными возможностями (ОВ).
Привлечение к реализации интеграции неспециалистов, проявляющих непонимание этих закономерностей, ведет при внедрении инклюзии разрушения инклюзивного обучения детей с недостатками речи, которые, учась в обычной школе, получали логопедическую помощь на школьных логопедических пунктах. Так, ребенок с ОВ в обычной школе лишается большей части тех средств и условий, которые обеспечивают специальное обучение, в то время как он, где бы ни учился, остается субъектом специального обучения. Констатировано отсутствие убедительных исследований, которые доказывали бы, что хоть одно из заявленных преимуществ инклюзии было достигнуто. Отмечено, что возрастающее внимание к адаптации учебных пособий убеждает в том, что основная идея инклюзии – обучение ребенка с ОВ в одном классе с нормально развивающимися детьми, по той же программе и тем же учителем для большинства детей с ОВ несостоятельна».
Учителя жалуются, что к ним в классы зачисляют детей с разными диагнозами, часто эти дети агрессивны, мешают всему классу, раздражают учителя. Родители обычных детей считают, что эти дети «тянут» класс назад и мешают качественному образованию их детей. В результате никакой инклюзии не получается, лишь усугубляется негатив и неприятие каждой из сторон друг друга.
В статье Лубовского по сути, и говорится о том, что разрушена коррекционная система, и пока не создана новая среда для реализации инклюзивного образования в универсальном смысле, не только предметно-пространственная в значении доступная, а именно среда образовательная, и информационная, когда и общество, то есть родительская общественность, и педагогическая готова, и эмоционально, и профессионально.
А так как никакой подготовки общества не было, отсюда все вытекающие проблемы, неприятие и агрессия со стороны и родителей, и педагогов, не знающих как действовать в новых, прежде всего, новых в ментальном значении условиях. А страдают особые дети, и их родители, вынужденные отстаивать свои права, а педагоги — свои.
То есть наше общество сейчас переживает переходный период? От чего или от кого будет зависеть, к чему мы придем в итоге — к отторжению или принятию инклюзии, в том числе и в образовательных учреждениях?
Инклюзия – это особое мировоззрение прежде всего, эмоциональная зрелость общества, и, конечно, грамотно продуманная структура взаимодействия семьи особого ребёнка и общества, а значит, и с другими семьями, школой и другими социальными институтами.
Организация психолого-педагогического сопровождения особых детей через институт тьюторства тоже в итоге часто заходит в тупик, исходя из описываемых педагогами историй.
Если сопоставить отечественную и зарубежную практику по данному вопросу, то, например, немецкие коллеги делятся мнением: «Если в России тьютор должен непосредственно помогать конкретному ребенку, то в Германии тьютор прежде всего должен так грамотно организовать образовательное пространство, чтобы ребенок имел возможность учиться и играть, быть органично интегрирован в группу (класс). То есть, тьютор организует пространство для всей группы воспитанников /учащихся и предоставляет свои услуги всем детям. Он работает прежде всего с нормотипичными детьми (и педагогами), чтобы научить принимать и быть в сообществе с особыми детьми/взрослыми». То есть, получается, что, прежде всего, всему нашему обществу в целом нужны внутренние тьюторы – морально-нравственные маячки внутри каждого из нас, чтобы повернуть сознание к принятию инаковости и толерантности.
Где начинается толерантность? В семье? Как ее воспитывать? Как это делаете вы?
Где воспитываются эмпатия, сострадание, та самая толерантность, где закладываются духовные и морально-нравственные ориентиры? Да, в образовательных организациях тоже, разумеется. Но, прежде всего в семье! Поэтому важна социальная работа с обществом, о чем уже говорила, например, через просветительские мероприятия различных социальных институтов и, безусловно, при поддержке государства через различные социальные программы.
Например, в Германии каждая компания, которая имеет в своем штате больше двадцати сотрудников, обязана принимать к себе на работу человека с особенностями развития и создать для него комфортные рабочие условия и доступную среду. Что мешает также поступать и у нас?!
Конечно, и у нас есть программы по адаптации и интеграции, реальному активному включению в общественную жизнь людей с особенностями развития. Но чаще это частная инициатива отдельных компаний, групп энтузиастов, а для смены сознания в обществе такая практика должна быть более масштабной.
Конечно, любые образовательные организации, детские сады, школы несут ответственности за воспитание гуманных принципов в сознании детей.
Я понимаю всю колоссальную нагрузку педагогов в непростых, современных условиях и при отсутствии комплексных механизмов эмоционально-физической поддержки педагога.
Но, тем не менее, мы же приходя в эту профессию должны понимать, что профессия педагога безусловно многозадачная, энергозатратна, эмоционально перегруженная и гиперответственная, и требующая максимальной включенности в ребенка, а значит, высоких морально-нравственных качеств и таких же высоких профессиональных. Мы соприкасаемся с тонкой материей — миром ребёнка, и значит, не можем существовать только в сухих рамках сетки занятий и классно-урочной системы, а именно создавать живое образовательное пространство.
Когда я работала в школе (повторюсь, несмотря на то, что это было давно, а стало быть, социально-экономическая ситуация в стране была непростой, мягко скажем, и заработная плата педагогов соответствующей), мой класс, мои дети — мы были семьей. И никто никогда никого не обижал, и не считал странным или каким — то не таким, потому что для нас – всех таких разных, быть вместе было естественным. И если в 4 классе кто-то не мог завязать шнурки (потому что вот таковы реалии диагноза), то другие садились рядом и завязывали, не дразнясь, и даже не думая как-то задеть, а просто помогали, дружили, шутили – вместе. Из этических соображений я не могу назвать имена, фамилии, но с моими особыми детьми (которым сейчас 23-24 года) из класса общаюсь и сейчас. А нормотипичные ребята, не смотря на то, что заняты учебой и работой, и интересы, безусловно, разные, и жизнь стремительна, но откликаются на мои просьбы, и созваниваются и встречаются с теми ребятами, кого мы называем особыми.
Я давно не работаю в школе, да и дети мои давно не школьники, но я считаю своим долгом продолжать быть с ними, когда могу и погулять в парке, поговорить, да и хотя бы виртуально стараться поддержать, попросить (нормотипичных) ребят из нашего класса написать, позвонить, поздравить тех, кто обречен на изоляцию…потому что наши реалии таковы…а родители (чаще мамы, так как папы (исходя из моей и коллег практики), к сожалению, часто не выдерживают и уходят) просто истощены и физически и морально…такова реальная картина.
Моим «особым детям» и их родителям не просто. На одном из очередных обследований несколько лет назад маме моего ученика врач вынесла вердикт: «Мама, Вам надо долго жить…» Все понятно, без пояснений. И с этим надо жить, и жить в том обществе, где могут человека на инвалидной коляске попросить из кафе, что уж говорить о детях/людях с серьезными органичными поражениями центральной нервной системы. Они вынуждены быть дома, подальше от грубости и жестокости.
Обычное «смс» «Как ты, как дела?» может стать праздником для особого ребёнка (не ребенка уже, конечно, но…) И потом получать радостные «смс» от него: «Татьяна Валерьевна, мне звонил (имя), а мы еще с ним в кино сходили» эмоции от этого словами не передать. Я могу гордиться моими ребятами. Спасибо им за отзывчивость и настоящую доброту.
Мы были семьей, и мне радостно, что все, что было нами вместе создано (и ребятами, и педагогами), то правильное человечное мировоззрение продолжает жить в поддержке друг друга.
