Облико морале российского педагога
Учителей в купальниках увольняли, теперь принялись за учителей- матершинников. Скандал в Петербурге: автор твиттер-эккаунта «Владычица пивная» Любовь Фролова оказалась педагогом. Молодым филологом с крошечным педагогическим стажем. Сдали ее родители, без труда найдя в блоге обсценную лексику. Последовало мгновенное увольнение.
Теперь из пространства «для друзей» ее блог стал превращаться в личное медиа с уже более 15.000 подписчиков. Ученики устраивают в поддержку Фроловой флэшмобы и пишут, какая она была замечательная. Сама же героиня озабочена, как отбиться от журналистов, которые осаждают ее со всех сторон. Скоро и Малахов до нее будет домогаться.
Можно все это свести к частному случаю, приняв сторону уволивших или уволенной. Но мне кажется этот кейс ставит некоторые вопросы, которые совсем не частные.
Вопрос первый: имеет ли право учитель на вторую профессию?
Причем профессию, которая может сильно отличаться по обязательствам, прописанным в недавнем положении о профессиональной этике. В данном случае педагог занималась блоггерством, литературным творчеством под псевдонимом. Она рассказывала о своей работе субъективно, и мат по сути часть ее творческой концепции.
У людей свободных профессий часто создаваемый образ или аватар бывает не похож на реальный. Известно, что многие из тех же рок-матершинников в семье придерживаются семейных ценностей. Через форму своего творчества, протест и тот же мат они доносят энергию субъективного видения проблемы. Не хочешь читать — не читай.
Вопрос второй: решает ли увольнение педагогические задачи?
Увольнение решает прежде всего снятие административных рисков. Бюрократическая машина заточена на быстрый ответ наверх. Ценится не глубина решения, а скорость. Поскольку механизмы согласования внутри коллектива, с теми же профсоюзами или общественными объединениями не работают, то единственный способ понять проблему — это померить, насколько громок скандал. Это как выбирают победителя по громкости аплодисментов.
В результате ученикам продемонстрирована модель разрешения конфликта, которую они смогут потом применить в жизни? Их вовлекли в обсуждение этой проблемы? Дали возможность найти из нее выход? Показали их место в системе принятия решений? Многие ученики из-за скандала, наоборот, вовлеклись еще больше, включая даже пятиклассников, которые пишут в соцсетях в поддержку учительницы, ходят в школу в траурных одеждах и становятся подписчиками того самого матерного блога.
Вопрос третий: может ли педагог дружить со своими учениками?
«Все поддерживающие меня ученики — просто люди, которые ходили ко мне на уроки и которых я теперь наконец-то могу назвать своими друзьями без всяких формальных ограничений», — пишет Любовь Фролова уже после своего увольнения.
Конечно, дружба — это такая вещь, которой не разбрасываются, и она ведь не по указке возникает. Как часто дружеских отношений не бывает даже у близких людей! Подростки же остро нуждаются в старших товарищах, а учителя — это самый простой способ найти друга, особенно если в семье нет взаимопонимания и поддержки. Кино и литература давно описала нам типичные истории, где именно такие молодые педагоги помогают детям справиться со сложностями переходного возраста, в ситуациях, которые они никому больше не доверят.
Значит ли, что все в школе должны быть такими как «Владычица пивной», быть доверенным представителем определенных детей? Нет, в этом и есть преимущество школы, что здесь ученики встречаются с разными взрослыми и учатся строить взаимоотношения с самыми удивительными характерами, понимая, что мир-то разнообразен. Или все же давайте всех учителей подстрижем одинаково и оденем в форму?
Вопрос четвертый: что делать с новым поколением учителей?
Государство постоянно декларирует, что надо привлечь молодых учителей в школы, а везде — в СМИ и газетах — постоянно пишут, что они не идут. Не идут, потому что мало платят, потому что сама система часто противоречит их ценностям. Конфликт отцов и детей вечен.
Зазывая молодых, надо быть готовым к тому, что они по-другому смотрят на мир, что они не станут сразу прогибаться под изменчивый мир. Вон пример Валерии Гай Германики, автора скандального сериала «Школа». Посмотрите, какую трансформацию она прошла. От человека в пирсинге и наколках, бунтующего против всех, к ведущей православной программы на телевидении и умиротворенной матери.
Судя по отзывам в сети, Любовь была неплохим педагогом и лидером в школе по проектной деятельности. Все субъективно конечно, но я почему-то верю ей. «Боюсь представить, у кого из культурных образованных педагогов мои ученики теперь будут делать проекты по урбанистке, чеченской войне в кинематографе и о том, почему в некоторых странах мира удаётся провести процедуру импичмента президента, а в России нет», — вряд ли так напишет человек, который не любит свое дело и не ищет в нем яркие грани.
Вопрос пятый: где границы личного и общественного пространства в цифровом мире?
Мы все живем в мире, где цифровые следы уже очень сложно скрыть. Даже, если ты захочешь упрятать свои мысли, свои впечатления, давать их ограниченному кругу людей, все равно нет гарантии, что это выйдет из под замка. Один скриншот доброжелателя, и твоя репутация подмочена, если не убита совсем. Но что делать, если мы уже давно не пишем письма перьевой ручкой, а информация распространяется мгновенно? Что делать, если не можешь не писать, если для тебя это и рефлексия, и поддержка?
Наверное, творческим людям из педагогики надо перенимать опыт таких мистификаторов как художник Бенкси, если не хочется судьбы писателя Рушди. Использовать платформы, где школьники их вряд ли найдут (в это я, правда, слабо верю — они тоже ведь люди творческие). Ну а мудрым администраторам, опытным людям быть честнее и смелее, чтобы защитить племя младое, незнакомое, в том числе найти творческие способы решения конфликтов, оставив увольнение лишь как самый экстренный вариант.
