Народная педагогика формирует судьбу, или Староверская рапсодия
Александр Городинский называет себя педагогическим терапевтом. Имеет право! У него и педагогическое, и психологическое образование. Но самое главное — огромный опыт. Еще в советское время он работал педагогом, директором школ и интернатов в Латвии, а потом — учителем в США. Прошлая его публикация тоже была посвящена патриотизму и вызвала бурную дискуссию.
Староверы поселились в Латвии более 350 лет, уйдя на Запад с родных мест, от крепостного права и религиозного притеснения. Ушли, чтобы жить дружно в гармонии с природой, помогая друг другу, соблюдая справедливые общинные традиции. Никто не командовал ими извне, никто не советовал, как жить. Сами обеспечивали себя «хлебом насущным», сами воспитывали своих детей, следуя староверской многовековой морали. Мучительную смерть и унижения на родной земле староверы променяли на жизнь на чужбине — землю подняли и обустроили. Староверы не предали Родину — они ее сберегли в своей общине, в своей душе, сохранили свой певучий и эмоциональный язык, обычаи, традиции. И тут пришло в эти места новая власть: так они оказались вновь в той самой России, которая их изгнала мечом и огнем.
Староверам деваться было некуда — везде уже были заселенные земли — пришлось приспособиться к новым условиям. Кто возмущался — выселили, остальных припугнули. Что оставалось делать? Одни подались в город искать счастья, другие стали выпивать без меры, — община распалась. Как всегда бывает, больше всего пострадали дети.
…Так Володя оказался в нашем детском доме.
Поначалу его жизнь у нас складывалась не гладко.
— Ну, малец, что на сей раз случилось? — спрашиваю я его строго.
— Она сама виновата. Она несправедливо оценила моего друга. Я помогал ему готовить урок, и он хорошо отвечал.
— Разве это уважительная причина, чтобы грубить и доводить молодую учительницу до слез?
— Я тоже от такой несправедливости был весь в слезах, но не плакал… — проговорил Володя, чуть не плача.
Мне нестерпимо захотелось пожалеть и взять нашкодившего мальчишку на колени, но я сдержался и продолжил:
— Володя, ты сорвал урок. Если ты увидел несправедливость, следовало после урока высказать свое мнение учителю. Ты же вел себя недостойно для мужчины. Ты нарушил нормы и правила нашей жизни.
— Что же я должен молчать, когда моего друга обижают? Вы сами учили — надо помогать другу и бороться за справедливость, — шмыгал носом мой собеседник.
Мне с трудом удалось сдержать улыбку… Далее состоялось обычное разъяснение об ответственности и чести, об уважении и сочувствии.
— Ты провинился, поэтому должен быть наказан. Предлагаю тебе самому избрать наказание. После обеда расскажешь о своем выборе.
— Почему это я должен быть наказан?!
— Потому что ты обидел учителя, а безнаказанность порождает новое преступление. Тебе необходимо подумать о своей ответственности за людей, которые живут вместе с тобою.
Володя оказался более строг к себе, чем я думал. Он ушел из детдома и вернулся только через неделю голодный и грязный. Я подождал пока беглец отмоется и отъестся. Разговор состоялся прямо за обеденным столом.
— Володя, ты ведь, наказал не себя, а меня и всех, для кого ты родной и близкий, — произнес я спокойно.
— Как это? — вспыхнул мальчишка. — Я целую неделю страдал.
— Да, но еще больше страдали мы: твоя учительница, твои одноклассники, твои друзья, каждый работник — весь наш дом волновался за тебя. И мне ты доставил массу неприятностей. Я уважаю твое мужество и знаю о твоем богатом опыте жить по подвалам города до нашего дома. Но ты поступил эгоистично, ты не думал о людях, которые любят тебя и заботятся о твоем будущем, о твоей судьбе.
Всеми любимая повариха — баба Фрося — поднося очередную порцию изголодавшемуся ребенку, эмоционально подтвердила мои слова. Володя молчал, медленно двигая ложкой, а слезинки капали прямо в тарелку. Наши дети и учителя, проходя мимо, доброжелательно приветствовали Володю, не вмешиваясь в нашу беседу.
Убедившись, что упрямый сорванец понял меня, как бы не было его жалко, я довел педагогическую процедуру до конца:
— Володя, ты несправедливо поступил по отношение к нашему дому и к учительнице. Тебе следует извиниться перед ней и перед классом. Ты этого не сделал. Поэтому наказываешься безделием.
В нашем детском доме это означало, что провинившийся лишается участия в любой деятельности. Это было самое строгое наказание, потому что у нас с утра до позднего вечера происходили увлекательнейшие события: занятия в многочисленных кружках, спортивные мероприятия, интегрированные уроки, диспуты.
Через день такого испытания Володя искренне извинился в классе перед учительницей. А мы, в свою очередь, создали для Володи уникальную педагогику — сродни той самой древней народной педагогике, по которой воспитывались веками Володины предки: обещал — сделай, взялся за дело — доведи до конца наилучшим образом, кому нужна поддержка — будь первым.
Не проходило ни одного дня, чтобы Володя кому-то не оказал помощь. Он испытывал истинное счастье, когда люди испытывали счастье благодаря ему. Не случайно детдомовцы его избрали своим лидером — эту должность он исполнял прекрасно. Помню, как светились его глаза, когда он начал в период уборочной зарабатывать большие деньги вместе с одноклассниками, работая комбайнером. Почти все свои заработки он раздавал нуждающимся.
Володя сформировался и стал мужчиной, достойным благородных предков. По окончании школы он поступил в ВУЗ, отслужил в элитных войсках ВДВ и вернулся к мирной жизни.
…И тут пришла «перестройка» … А с нею очередной раз новая власть. И снова больше всего пострадали дети и особенно — сироты, которые в новой стране оказались совсем никому не нужны. Для Володи детдомовские, как родные — он не мог остаться равнодушным. Помогать людям не на словах, а на деле — его нравственный закон. Так Володя пришел в группу бывших воинов ВДВ — там настоящие мужчины не судачили о несправедливости, они решали возникающие проблемы, помогая униженным. Не все получается гладко, если власть в стране безнравственная. Володя не однажды оказывался в «ситуации» испытания своих нравственных убеждений на прочность:
— Выдай соратников, и мы тебя отпустим.
— Вы требуете отказаться от меня самого и от моей родины.
— Твою родину предали в 91-ом твои начальники. Твоя родина теперь здесь.
— У меня одна родина навсегда. А начальники-предатели для меня не авторитет.
— Ты что не понимаешь?! Твоя страна давно развалилась!
— Мои родные и друзья остались.
— Ну, тогда терпи за свои убеждения…
Володя выдержал все испытания, остался верен своей староверской традиции.
…Недавно я встретил его после многих лет расставания. Передо мною стоял сильный, самодостаточный, уверенный в себе мужчина. Мы обнялись. Он чуть не переломал мои ребра, а мне едва хватило рук обнять гору мышц. Мы проговорили всю ночь. Володя грамотно и мудро судил о политике, социологии, экономике. Он рассказал о своих приключениях, об успешном бизнесе в нескольких странах. Прощаясь, я спросил его:
— Володя, патриотом какой страны ты являешься? Ты, ведь, мотаешься из страны в страну, язык не выучил, общаешься только на русском.
— Я патриот староверских традиций. Я патриот нашего детдома. Там моя Родина.
— Где же ты собираешься умирать?
— Для меня не важно, где я умру. Важно, где я делаю добрые дела, — ответил Володя.
Он так и остался первым, кто приходит на помощь. Двое его замечательных детей — порядочные и надежные, сильные и ответственные, свободолюбивые и честные. Староверский русский дух продолжает жить.
