Педагогическое влияние, которое проявляется через много лет
Александр Городинский называет себя педагогическим терапевтом. Имеет право! У него и педагогическое, и психологическое образование. Но самое главное — огромный опыт. Еще в советское время он работал педагогом, директором школ и интернатов в Латвии, а потом — учителем в США. Продолжаем публикацию рассказов Александра о его учениках, о том, как он и его коллеги помогали им справляться с жизненными трудностями и взрослеть. Уверены, что вы сможете почерпнуть из этих историй много полезного, но, самое главное, вдохновляющего для того, чтобы завтра снова прийти к детям.
Недавно позвонил мой бывший ученик.
– Добрый день, Александр Яковлевич, – сказал голос.
– Добрый вечер, – ответил привычно я.
– Что, у вас уже вечер? Извините, я не рассчитал время.
– Ничего страшного, — сказал я, ожидая продолжения разговора с моим визави из другого конца Земли.
– Вы, наверное, не узнали меня?
–…Нет, пока… Видно много лет прошло, как мы говорили в последний раз.
– О, да… Почти 27 лет миновало… Это с вами говорит Пётр Стенко. Вы учили меня физике и математике в восьмом классе в школе-интернате и были моим воспитателем… Помните?
–…О, Петя… Как же не помнить… Помню… Как ты теперь? – произнес я, делая невольные паузы.
В минимальную паузу вместилось много воспоминаний. Непростые дни пришлось пережить с одним из самых неудавшихся в моей практике учеником.
Возникло беспокойство, что этот наглый и безответственный парень в почти два метра ростом и весом уже тогда под сто двадцать килограммов вдруг начнет просить о каких-нибудь «сомнительных услугах» в США.
– Нет, не беспокойтесь, Александр Яковлевич, – предчувствуя мои опасения, сказал Петр. – Я звоню вам, чтобы попросить прощения.
–…Мм…
– Я хочу у вас попросить прощения за все неприятности, которые я доставил вам во время учебы. Вы меня не перебивайте, выслушайте пожалуйста.
–…Конечно. Говори. Я слушаю, – перешел я на учительский тон.
Память в такие минуты работает молниеносно и обширно. Трудно не запомнить этого неудержимого сорванца. Он в нашем интернате являлся «ходячим экзаменом» на терпение и сдержанность для любого учителя.
Прожил Петр до того как оказался в нашем детском доме бурную жизнь в подвалах Риги, привыкнув добиваться всего физической силой, благо она у него имелась от природы.
Фото Tan Kaninthanond из Unsplash
У нас же в школе не возникало причин для применения кулаков. Петр по своей личной традиции решил, поскольку нет повода для драки, заменить дурную привычку грубостью, наглостью. Он пытался любой вопрос решать с помощью этих, неприемлемых у нас, методов. Захотел дополнительную порцию котлет – грубо требовал у поварихи, хотя она и так не отказывала никому. Понадобилась незаслуженно завышенная оценка по математике – нагло требовал безо всяких оснований этой оценки. И так далее и тому подобное.
Закончилось тем, что его сдали в милицию после очередной жестокой драки с однокашниками. Случилось так, что один парень не захотел «пропустить обиду» по отношению к своей подруге и дал Стенко сдачи. Началась драка с явно неравными силами. В драку вмешался член сборной по борьбе, заступаясь за товарища.
Все закончилось более или менее благополучно, но, кой какую мебель пришлось покупать новую. И бинтов в медпункт довозить.
После этого случая на собрании актива учеников (в особенности непримиримы были девочки) потребовали убрать из детского дома жестокого грубияна. В противном случае обещая «забастовкой решить этот вопрос».
…Одним словом, после долгих переговоров и уговоров мы позвонили в милицию.
…Когда Стенко увозили, он попытался вести себя героем, но никто не только не провожал, но даже не посмотрел в его сторону.
…Ему дали срок в детской колонии общего режима, где он с первых дней стал вести себя еще хуже.
Но это уже был другой мир. Петру постоянно за нарушение режима добавляли месяцы. Пока однажды за тяжкое нарушение не добавили большой срок с переходом во взрослую тюрьму.
Он несколько раз освобождался, но вскоре вновь оказывался в заключение, после дозы спиртного и очередной драки. Как всегда, у него все неприятности начинались с грубости.
Наконец, в тюрьме ему встретился священник, который привел его к вере в Бога. И Пётр, будучи уже в зрелом возрасте, на сорок втором году, поверил в Бога искренне и глубоко.
Он прочитал Библию, потом еще и еще раз. После этого все книги в тюремной библиотеке, написанные на религиозную тему. Затем прочитал книги, которые приносил ему священник.
Более того, он начал писать стихи и короткие рассказы о добре, о взаимопомощи, о любви. Петя не пожалел денег за телефонные минуты и прочитал мне несколько своих лучших произведений, которые не отличались литературным мастерством, но представлялись искренними – потому прекрасными.
…Он извинился за свои прошлые проделки перед всеми, кого нашел. Тем, кого он не смог встретить, он позвонил или написал письмо. В последний раз Пётр вышел из тюрьмы за несколько месяцев до того, как позвонить мне. На сей раз он на свободе, я верю, навсегда.
